Уже ни у кого из нас не вызывает удивления или непонимания термин «психологический абьюз», и в Сети довольно много рекомендаций и советов, по каким признакам можно вычислить токсичных мужчин. Однако не так давно у нас появилась возможность посмотреть на мир глазами этого самого абьюзера с помощью одной из самых честных книг на тему эмоционального насилия.
Книга о «кислородном воре» стала заслуженным бестселлером в России и зарубежом
«Не так страшен черт, как его малюют», — так думают многие женщины, которые никогда не сталкивались с понятием психологического насилия. А вот жертвы абьюзеров прекрасно знают, как умело те могут разрушить не только самооценку, но и пустить жизнь партнера под откос. Именно поэтому автобиография «Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль», написанная англичанином, пожелавшим остаться анонимным, довольно быстро стала бестселлером. Мы приводим вам отрывок честногоповествования о том, как мужчина разбивал сердца девушек. Почему абьюз приносил ему такое удовольствие? Читайте в этом материале.
Странное увлечение
Мне нравилось причинять боль девушкам. Психологическую, не физическую — за всю жизнь я ни одной девушки не ударил. Ладно, один раз. Но это вышло случайно. Короче, я получал истинное удовольствие. Ну, типа как серийные убийцы говорят, что не испытывают ни сожалений, ни угрызений совести из-за смертей всех тех, кого они убили. Вот и я был такой: обожал это дело. Мне плевать было, сколько на это уйдет времени, ведь я никуда не спешил. Я выжидал, пока они не втрескаются в меня по уши. Пока не станут смотреть на меня большими, точно блюдца, глазами.
Я тащился от выражения шока на их лицах. А потом стеклянный блеск в глазах, когда они пытались скрыть, как сильно я их обидел. И все в рамках закона. Думаю, нескольких я таки убил.
Их души, я имею в виду. Я ведь охотился за душами. Но не беспокойтесь, возмездие меня настигло. Потому-то я вам об этом и рассказываю. Со мной случилось то же самое, только хуже. Хуже — потому что это случилось со мной.
Этого мужчину запросто можно назвать абьюзером
Я повсюду таскал с собой груз виновности в своих преступлениях — еще не один год после того, как бросил пить. Когда-то я не мог даже взглянуть на девушку, не то что поверить, будто заслуживаю разговора с ней. После вступления в Общество анонимных алкоголиков я целых пять лет даже не целовался с девушками. Я был настроен серьезно. Наверное, в глубине души я всегда знал, что у меня есть проблема с алкоголем. До меня начало доходить, что дело плохо, когда я стал нарываться на побои. Может, потому-то я и перешел на девушек. И девушки не принимались меня избивать. Они просто смотрели на меня — потрясенно и неверяще. Их глаза, сами понимаете… Все притворство и «правила» мигом рассасывались. Оставались только мы двое и боль.
Все эти интимные моменты, все тихие вздохи, нежные прикосновения, занятия любовью, признания, удавшиеся оргазмы, неудавшиеся оргазмы — все это было просто топливо.
Чем глубже они увязали, тем прекраснее было зрелище, когда наставал тот самый момент. И я жил ради этого момента. Весь этот период я работал в Лондоне, фрилансером в рекламе. Арт-директором. Идея состояла в создании впечатляющего списка ожидания, чтобы, когда одна девушка приблизится к стадии дозревания — обычно после трех-четырех свиданий с парой телефонных разговоров в промежутке, — в очередь уже встала другая. Тогда, после того как одна отправится в утиль, новая сможет занять ее место. В моем методе не было ничего необычного, все так делали. Но как же я от этого кайфовал! Не от секса и даже не от самого завоевания, а от причинения боли.
Сами виноваты?
Это после безумного вечера с Пен — подробности будут через минуту — до меня дошло, что я нашел свою нишу в жизни. Я каким-то образом умудрялся заманивать этих созданий в свое логово. В половине случаев я пытался их оттолкнуть, но это давало лишь противоположный эффект. И тот факт, что их влекло к куску дерьма вроде меня, заставлял меня ненавидеть их еще сильнее, чем если бы они расхохотались мне в лицо и пошли своей дорогой. Моя внешность? Да ничего особенного, хотя мне говорят, что у меня красивые глаза. Уже после тех бурных денечков я услышал одну поговорку, которая, кажется, весьма к месту. Раненые люди ранят других. Теперь я понимаю, что мне было больно, и я хотел, чтобы другие тоже ощутили боль. Это был мой способ коммуникации.
Я знакомился с женщинами, в первый вечер получал непременный номер телефона, потом, спустя пару дней, заставив их немного попотеть, звонил — весь такой нервный. Они это обожали.
Я приглашал их на свидание, притворяясь, что почти никогда не делаю этого, и приговаривая, что не так часто хожу по барам в Лондоне, поскольку не знаю по-настоящему, что тут и как. Это, кстати, была правда, потому что единственное, чем я занимался, — надирался до отключки в местных барах вокруг Камберуэлла. Я был наполовину пьян еще до того, как мы встречались, но оставался остроумным, очаровательным, этаким мальчишечкой и весь дрожал. Она улыбалась и отпускала замечания по поводу моей трясучки, думая, что я нервничаю, стараясь произвести на нее хорошее впечатление. Пыталась меня успокоить.
Автор отлично знал и понимал женщин
Мне на самом деле было все равно, уложу я ее в койку или нет. Мне просто нужна была компания до тех пор, пока меня все не достанет, пока во мне не накопится кураж, чтобы сделать больно. И она казалась довольной, потому что я не пытался ее лапать. Так продолжалось еще пару свиданий. И все это время я поощрял ее рассказывать о себе. Это очень важно для того, чтобы потом добиться полного успеха.
Чем больше они откровенничают и вкладывают в тебя, тем глубже шок, и тем больше удовлетворения приносит тот самый момент в конце.
Так что мне рассказывали о повадках собак, об именах плюшевых мишек, о перепадах настроения отцов, о страхах матерей. Люблю ли я детей? Сколько у меня братьев и сестер? В стратегических местах я поднимал бровь. При необходимости гримасничал. Глупо ухмылялся или имитировал потрясение — в общем, что требовалось по ситуации. Я выставлял эти заранее заготовленные маски «по свистку». Это было легко. Это было приятно. Парни всегда это делали, чтобы перепихнуться. Я делал это, чтобы поквитаться. Отомстить всему Женскому Роду. Такова была моя миссия.
Начало положено
Пенелопа Арлингтон. Я встречался с ней четыре с половиной года. Это длительный срок. Она была добра ко мне. Когда я говорил, Пенелопа поворачивалась ко мне, и казалось: единственное, что сейчас имеет значение, — это смысл моих слов. Мне это нравилось. Лишь намного позднее я выяснил, что она никакая в постели. А в то время она казалась мне распутницей. На самом деле она ею не была. Но именно о причиненной ей боли я больше всего сожалею. Потому что она этого не заслужила. Не то чтобы этого заслуживали другие, но она не бросила бы меня, если бы я не разодрал ей душу в клочья. А мне нужно было, чтобы она меня бросила, потому что она встала между мной и моим пьянством. И однажды вечером я просто сломался. Я надрался до головокружения, и с громыханием начала разворачиваться вся эта цепь событий. С чего вдруг человек задается целью разбить сердце того, кого любит? Почему люди убивают друг друга? Потому что это доставляет им удовольствие.
Если стоит задача добиться, чтобы душа разлетелась вдребезги, лучше, чтобы исполнитель прошел через такое же переживание. Раненые ранят других искуснее.
Я устал от девушки, с которой встречался четыре с половиной года. Я любил ее. Это и было самое ужасное в том, о чем я собираюсь вам рассказать. Существует возможность, что она где-то там в эту самую минуту читает эти строки. Пен, мне так жаль! Мне необходимо было сделать тебе больно. Я знал, что все близится к финалу. Я знал, что ты начала презирать меня. Ты пыталась скрывать свои чувства, но они пробегали рябью по твоему лицу. Отвращение. Я стал ненавидеть тебя за это. За то, что у тебя не хватало духу сказать о том, что ты на самом деле обо мне думаешь. Так что пришлось собраться с духом и сделать это за тебя.
Мужчине доставляло наслаждение с особой жестокостью расставаться с влюбленными в него девушками
Был пятничный вечер, я сидел в каком-то пабе в парке Виктории. В очередной раз я ушел с работы. Я был уверен в одном: мне нужно напиться до потери сознания. К половине восьмого вечера я уже спотыкался. Мы должны были встретиться с Пенелопой в восемь. Я начал с чего-то такого: «Как мне похерить эти четыре года?». Ее вопросительный взгляд, потом попытка уйти в сторону: «Тебе нравится моя блузка?».Это обычно тоже срабатывало. Но я решил, что сегодня не сработает. Не сегодня. Сегодня мы пройдем весь путь до конца. И мне это удалось. Теперь она дрожала. От неуверенности. Я тоже дрожал. От возбуждения. Она заказала у стойки выпивку. Будь я проклят, если соберусь за нее платить, — и я занял место за круглым столиком, намеренно в наглую пожирая взглядом других девушек. Она это видела. Она и должна была видеть. И все равно никакой реакции. На кону стояли четыре с половиной года. В основном хороших. Так почему бы ей не дать мне на один вечер выходной? Но именно это было таким возбуждающим фактором для меня. Я все решил. А она не могла понять, что у меня в голове. Картинка, как я занимаюсь сексом с той белокожей, с проступающими голубыми венами проституткой, у которой была только одна грудь.
Я знал, что мог бы искалечить Пен. Она, вероятно, тоже могла бы меня искалечить, но не успела, потому что я собирался сделать это первым. Но почему?
Я действительно любил ее… по-своему. Очень любил. Она была красивой, веселой и заботливой, но мне было скучно… так скучно! Мне приходилось думать о других девицах, чтобы добиться эрекции. У меня не было никакого желания начинать длинный и трудный путь к ее оргазму, не говоря уже о моем. Я боялся случайно коснуться ее, что- бы по ошибке это не было принято за приглашение к сексу. И чтобы хоть что-то почувствовать сквозь это отупение, я решил совершить с душами — ее и своей — то, что было бы эквивалентом тушения сигарет о парализованные конечности. Я надеялся, что если смогу ощутить боль, то она будет воспринята с радостью — как признак жизни. А может, я просто был пьян. В любом случае, моя решимость достигла каменной твердости, и я сказал следующее: «Вот как я выгляжу, когда притворяюсь, что слушаю твой скучный треп».
Особенно жестоко автор поступил с девушкой, с которой встречался 4,5 года
И изобразил застывшую маску — милейшее выражение невинных голубых глаз, округлившихся от наигранной заинтересованности, — ту же маску, которую нацеплял в школе, общаясь с учителями. Пен с подозрением вглядывалась в меня. Это было что-то новенькое. Я отвернулся в сторону, словно мим, готовящийся к изображению следующего характерного персонажа: «Вот как я выгляжу, когда притворяюсь, что влюблен в тебя». Я воззрился на нее влюбленно, но уважительно, как делал прежде много раз — и притом вполне искренне. Я делал это искренне даже сейчас, но лишь потому, что хотел, чтобы это выглядело убедительно: «Погоди-ка… Что еще? Ах, да! Вот как я выгляжу, когда делаю вид, что ты остроумна… Чтобы потом с тобой переспать». И я заржал во все горло, откинув голову назад и чуть вбок и временами поглядывая на нее краем глаза. Извините, девушки! Парни тоже все это знают и умеют. До нее начало доходить. Глаза потускнели. Я мог ей в этом помочь: «А вот это я».
Наслаждение чужое болью
Это доставило мне особое наслаждение. Смесь «дай мне в морду» и «да пошла ты», которую я в норме приберегал для барных потасовок с мужиками куда крупнее меня. Это всегда срабатывало. Я открыто намекал, что она будет трусихой, если не ударит меня. Она, разумеется, этого не сделала. Только смотрела на меня. Невинно.
Это оказалось забавнее, чем я рассчитывал. Разве ей не следовало хотя бы заплакать? Если хотите знать правду, она произвела на меня впечатление. Но вплоть до того момента это была всего лишь разминка.
«Ты думаешь, я шучу. Думаешь ведь, да? — спросил я. Никакой реакции. — Я собираюсь сегодня похерить ”нас”. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Тебе придется сидеть и слушать, пока я буду отдирать Н от А и С. Ты усомнишься в собственной способности к суждению. Может быть, ты больше никогда не будешь себе доверять. Надеюсь, что не будешь. Потому что, коль скоро я не хочу тебя — а поверь мне, я тебя не хочу, — я не хочу и чтобы ты была счастлива с кем-то другим, если есть хоть малейшее сомнение в том, что я смогу заполучить другую девушку». Я тогда еще не сознавал, как вы понимаете, что мне суждено стать тем адским горнилом для душ, которое вы видите перед собой. Но та прямота моих слов — как мне казалось, заслуженная — несколько подрастерялась, поэтому я добавил: «И п**** у тебя дряблая». Она это услышала, но не вполне поняла, как реагировать. Вот теперь до нее начало доходить! Ее глаза округлились. Я видел, как она старается сдержать ярость. Но было слишком поздно, я уже проник туда. Я почти что видел ее глазами. Она не могла спрятаться. Только не от меня.
Абьюзер специально провоцировал своих жертв на агрессию или слезы
«Сиськи у тебя обвисли, — это я сказал, как ударил кулаком. Отклонился на спинку стула, чтобы лучше видеть эффект. — Они слишком большие и свисают слишком низко». Это было сказано на случай, если остались еще хоть какие-то сомнения. Часто женщина продолжает улыбаться тебе, уже получив посылку с подлостью, но еще не осознав ее содержимое: «Чтобы у меня встал, приходится думать о какой-нибудь девице из автобуса». Я подождал, пока это до нее дойдет. Поднес руку к подбородку, как бы обдумывая следующую реплику. Сделал лицо как можно приятнее. Я становлюсь чертовски привлекательным, когда мне что-то доставляет удовольствие, — так, по крайней мере, мне говорили: «Кстати, я занимался сексом с другой девушкой — кроме той, про которую тебе рассказал».
Теперь я был на пути к победе. Поэтому улыбался сочувственно. Победителю нет нужды злорадствовать. Ему нужно лишь победить. Она выглядела иначе: другой, новый человек.
Я больше ничего не мог извлечь из ситуации. «С тебя хватит?» — поинтересовался я. Никакого колебания. Лишь один ее кивок. Вниз подбородок, вверх подбородок. Должно быть, она ощутила дуновение милосердия. Она ощутила неправильно. Все, что она сделала, дало мне понять, что я добился желаемого эффекта. Что внутри она всхлипывает.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.