«С каждым днём было всё тяжелее»: жительница блокадного Ленинграда — о войне, голоде и патриотизме

27 января наступает 76-я годовщина полного снятия блокады Ленинграда, которая продолжалась 872 дня. Её жертвами, по разным оценкам, стали от 641 тыс. до миллиона мирных граждан, которые погибли от голода и обстрелов. Для почти трёх миллионов ленинградцев и жителей пригородов тяжелейшими стали несколько месяцев холодной зимы 1941—42 года, когда суточная пайка хлеба для некоторых категорий опускалась до 125 граммов. В этих условиях из населения города было сформировано десять дивизий народного ополчения, в отряды противовоздушной обороны входили 300 тыс. горожан. Орденами и медалями награждены 350 тыс. военнослужащих Ленинградского фронта. Полутора миллионам человек вручена медаль «За оборону Ленинграда». В интервью RT ветеран Великой Отечественной, блокадница Зоя Романенко, которой на момент начала войны было 16 лет, рассказала о героизме защитников города и пережитом за эти годы.

— Зоя Павловна, расскажите, пожалуйста, как для вас началась война? Где вы находились 22 июня 1941 года?

— Я была в городе Ломоносове, в Ораниенбауме. Мы там жили. Были дома. И вдруг по радио раздаётся голос Левитана. Я до сих пор помню, его голос слышу, как он объявил войну. Моя мама, Наталья Ивановна, заплакала и папе говорит: «Павлушенька, только что Финская война, у нас в доме погибли двое мужчин»… Папа ей говорит: «Наташенька, всё будет хорошо, всё нормально».

— Что происходило дальше, в первые месяцы войны?

— С каждым днём было всё хуже и хуже, всё тяжелее. 23-го января, в шесть часов вечера, я покормила папу похлёбкой. Он две-три ложки съел и говорит: «Зоенька, я не могу больше, не хочу, я на всю жизнь наелся». Он еле-еле дошёл до кровати. И я всю ночь около него сидела, и в шесть часов утра он умер от голода.

Ходили мы за хлебом в магазин — 125 граммов его было. И приходилось его караулить, держать руки, чтобы кто-то со стороны не выхватил хлеб. Один раз я со своей подружкой пошла по карточкам в магазин. Тоже в Ломоносове. Мы шли с ней через поле, плац был большой. И вдруг летит самолёт, и видим: падает бомба. А нас так учили: если бомба летит, то не убегайте, а вперёд бегите, навстречу ей, потому что её уносит. И мы побежали, прошли, опять побежали. И мы идём вместе с подружкой, и вдруг я иду, а её нет. Она к забору отошла, я подхожу, а она висит на нём мёртвая. Какие-то люди помогли её отнести домой…

115 лет назад родился выдающийся советский полководец, дважды Герой Советского Союза маршал Пётр Кошевой. Дивизии и корпуса, которыми…

Мы рыли окопы. В них жили, прятались по ночам, потому что там немцы-разведчики ходили. До войны сажали огород в Иликах, местечко такое под Ломоносовым. Урожай собирали, капусту… Но с начала войны они срезали всё это, а кочерыжки оставались. И мы пошли их собирать, режем их, и вдруг летит самолёт низко-низко. Лётчик смотрит, пулемёт выставил. Мы видим, он смеётся весело, пулемёт держит, но не стреляет. А здесь канава. И мы в эту канаву прыгнули и пришли домой все мокрые. Зато принесли кочерыжки домой.

— Родители еду, хлеб отдавали детям?

— Конечно. Папа с мамой, они всё разделили… Я не помню, чтобы они вообще когда-то ели. Вот, какую-то из муки похлёбку делали жиденькую. Они нас кормили всех.

— Какая была обстановка в начале блокады? Как всё происходило?

— Помню, лошадей приводили раненых в начале войны, которые еле ходили. Предлагали, заберите, но все как-то смеялись. Их закапывали в верхнем парке, а когда началось это всё, их стали выкапывать. И очередь стояла, чтобы взять кусочек мяса от этих уже выкопанных лошадей, которые пролежали в яме какой-то срок. Я помню, что мой папа тоже выкапывал их.

Когда папу хоронила, был очень сильный мороз — 36 или 38 градусов. Спасибо соседу — он сделал гроб, на тачку поставил, и повезли мы его на кладбище — это в Ломоносове, там, где Катальная горка… Там часовня была. Мёртвых тел было выше её крыши. До сих пор, когда я приезжаю туда, я вижу этих людей. Я вижу мёртвые тела. Туда, оказывается, всех свозили, кого не успевали хоронить. Потом я удивлялась, как же папу всё-таки похоронили. Дядя Федя сказал, что для этого он взорвал могилу.

— Как вы сами начали принимать участие в войне?

— Как папу похоронила, я пошла добровольцем. Всего нас было пять человек таких. А перед этим мы заканчивали курсы Красного Креста и Красного Полумесяца. В Лебяжьем формировался военно-полевой госпиталь, и нас туда послали. Был там доктор Сенкевич, ведущий хирург, отец Юры Сенкевича. Нас выстроили всех. Так как мы были всё очень истощённые, троих приняли, а двоих — нет, в том числе меня. Сказали: мы её возьмем, а она умрёт. И они ушли на совещание, а когда вернулись, Сенкевич и говорит: вот эту девочку в зелёном платье давайте оставим. Если мы её отправим — она умрёт сразу. А второй врач, хирург тоже, и говорит: тогда и вторую давай оставим. И нас всех оставили в этом госпитале.

Так началась моя служба. Только сказали: положить этих двух в палату, и кормить их через два часа понемножечку. Иначе они не выживут. И нас откормили. Через два месяца приходят в палату: «Где-то у нас здесь дистрофики лежали»? А Сенкевич говорит: «Да нет, здесь, кроме сдобных булочек, никого нет». И меня потом назначили палатной сестрой. Сначала я немного работала санитаркой. Потом организовали курсы медицинских сестёр, на которые я стала ходить. Тогда я была в звании солдата.

Потом меня взяли в операционную. Старшая операционная сестра Буся Телина была. Она и говорит: я хочу тебя научить. И всю войну я проработала потом операционной сестрой в этом госпитале. Вот так вот началась моя военная служба.

75 лет назад советские войска полностью сняли длившуюся почти два с половиной года блокаду Ленинграда. За эту победу Советский Союз…

— Как сложилась судьба ваших родных?

— Я из госпиталя отпросилась навестить маму. А оттуда поезда ходили один раз в сутки. Я оттуда приехала в Ломоносов. Мама лежит — она уже никакая была. И три сестры мои, Клава, Шура, Ирина. Мама сказала мне: «Не бросай девочек. Не выходи рано замуж и не обрезай косы». А мне в восемь часов надо было обратно возвращаться в госпиталь в Лебяжье. Поезда не ходили. И я пошла пешком. А мама осталась.

Я ушла, а через час она умерла. Прихожу на заставу перед Лебяжьим, там служил мой брат, и говорю: «Вызовите мне Водовозова Николая…» Моя фамилия тогда была не Романенко, Водовозова. Идёт начальник заставы — он знал нас, приходил, когда мама с папой были живы. Он говорит: «Зоя, они трое суток назад должны были вернуться из разведки, но их нет. Не знаем, где они». И тогда он довёз меня на машине до госпиталя. Оставалось четыре километра. А 22 километра я прошла пешком. Оказалось, что спустя час вернулся брат с пленённым генералом. Они скрывались в землянках, чтобы их там немцы не обнаружили. И их тогда всех наградили. А у меня врач, Татьяна Михайловна, хирург, спрашивает: «Зоя, как там»? Я ей рассказала. Она говорит: «Я завтра поговорю с начальником госпиталя, может быть, мы соберём какие-нибудь продукты и отправим маме». А мама моя уже умерла…

— А что было с братом, с сёстрами?

— Брат же уже служил. В погранвойсках. В разведку ходил. Пленных приводили. Вот как генерала тогда. Он потом служил у Хрущёва, всю войну. После войны в Киеве был, а после Киева — в Москве.

— А как сёстры?

— Я вначале дома была, за ними ухаживала. А потом отдала их в детдом. Оттуда их отправляли на катерах… в Семёново, Горьковская область. И между Петергофом и Мартышкиным их катера разбомбили. И дети стали тонуть. Моряки каким-то образом их спасали. Потом мне написали, что младшая из моих сестёр утонула якобы. Но оказалось, что её выловили и на другой какой-то катер посадили. Их потом привезли в Горьковскую область. А мои врачи каким-то образом паёк собирали и отсылали в детский дом. Я этого не знала. Потом мне написали оттуда: «Спасибо, Зоя, вот так и так». Врачи, которые в госпитале работали, даже во время войны в детский дом посылали паёк.

— Это всем детям в детском доме?

— Да. Всем детям, не только моим. Просто посылали туда паёк.

— Почему, по-вашему, люди вели себя так, не сдали Ленинград?

— Потому что это наша Родина. Как могли люди сдать Ленинград? Столько было патриотов. Лежит в госпитале раненый, и чуть его подлечили, а он уже говорит: выпишите меня, мои друзья воюют там, погибают, а я здесь лежу. Я хочу воевать за Родину, за Сталина, за Россию, за Советский Союз. Вот такие были.