Исследователи вопросы высшего образования для женщин единодушны в выводах: широкую тропу женщинам мира проложили в этой области барышни из Российской Империи. Они приезжали в университеты Европы настолько хорошо подготовленными, что многие профессора находили глупым не давать им закончить университет. Но кто готовил девиц в то время, как в самой России в общие университеты их ещё не допускали?
Подпольные школы Польши
В Польше, которая в девятнадцатом веке входила в состав Российской Империи, была организована настоящая сеть подпольных школ. Некоторое количество преподавателей в ней были любящими братьями и кузенами учениц, ещё сколько-то преподавателей были барышнями-самоучками, сумевшими одолеть ту или иную науку по книгам. Эти первые нелегальные профессора выучивали вчерашних гимназисток, готовя их непременно к лучшим университетам Европы — и свежевыученные студентки, прежде, чем уехать, помогали готовить других девушек. Училась в подпольной школе, например, Мария Склодовская, прославившаяся позже под фамилией мужа — Кюри.
Хотя речь идёт о школах и подготовке к ВУЗам, на самом деле там часто проходили программу и первого-второго курса, чтобы при поступлении невозможно было завалить абитуриентку честно или чтобы та могла как можно скорее, экстерном, закончить университет — жизнь и обучение за границей были очень дорогостоящим удовольствием. Три подпольных ВУЗа, которые готовили к получению докторской степени за рубежом, называли вместе “Летучим университетом”.
Юная Мария Склодовская, будущая Кюри, училась в подпольном университете до переезда во Францию.
Экстерном проскакивали университеты, благодаря замечательной подготовке, не только ученицы подпольных польских школ. Так поступила, например, Надежда Суслова, первая русская женщина-врач. Когда она была девицей, то попросила разрешения посещать лекции в Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге. Не все профессора были готовы увидеть девушку на своих лекциях, но прославленные врачи Иван Сеченов, Сергей Боткин и Венцеслав Груббер, помня, что говорил Пирогов о женщинах в медицине (а Пирогов, как известно, организовал во время Крымской войны обучение и службу сестёр милосердия), не просто допустили Суслову на свои занятия, но и всегда были готовы объяснить ей неясные места.
Именно из-за прецедента с этими тремя профессорами министерство просвещения устроило опрос в 1863 году: возможно ли женщине получать высшее образование и диплом о его получении? Полностью положительно ответили только два университета, Киевский и Харьковский (в Российскую империю в то время входила и Украина). Остальные крупные университеты были в разной степени против, хотя, как выяснилось позже, и там находились прогрессисты.
Возвращаясь к подпольным школам — когда в России разрешили, наконец, открыть высшие курсы в нескольких городах, изо всех профессоров, которые вызывались открыть такие курсы в своём город, строго-настрого отказывали варшавским и харьковским — больше всего в лице студенток российское правительство опасалось террористок-сепаратисток и, видимо, в этих двух городах девицы по настроениям казались особенно подозрительными. В результате подпольные школы Польши в Варшаве приросли университетскими профессорами, наряду с уже работавшими в них аспирантами и студентами.
Иван Сеченов был одним из выдающихся умов своего времени и полностью приветствовал женское высшее образование.
Бестужевки и все-все-все
Когда, наконец, высшие курсы для женщин были дозволены и заработали во множестве разных городов — в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве, Казани, Томске — они сразу вырвались вперёд не только в сфере образования женщин вообще, но и среди других университетов, ведь туда шли преподавать настоящие светила. Поскольку обучаться девушек допускали, по указу правительства, только за плату, и профессора тоже получали жалованье, можно было бы заподозрить светил в корыстности, но…
На практике, то, что преподаватели получали именно на женских курсах, они, зная, что в отличие от большинства юношей-студентов, этих девушек никто не поддерживает, что зачастую они приехали за тридевять земель, что в лучшем случае их ужин (единственный приём пищи!) для многих состоит из чая и куска хлеба — отдавали свои зарплаты с женских курсов на закупку учебных материалов, организацию дешёвой столовой, стипендии самым нуждающимся и одарённым студенткам, даже на их лечение. Самыми активными жертвователями были, надо сказать, профессора в Казани. И учили девушек они тоже не спустя рукава. Многие выпускницы женских курсов, начиная со знаменитых Бестужевских, потом вошли в историю науки.
Русский гений Дмитрий Менделеев был активистом женского образования, многие его ученицы вошли в историю науки.
Кто же были эти преподаватели, чьи имена стоило бы вписать золотыми буквами в историю образования? Мы все их знаем по истории науки. Химик Дмитрий Менделеев. Физиолог Иван Сеченов. Поэт Инокентий Анненский. Молодой тогда лингвист Лев Щерба. Физик Пётр Фан-дер-Флит. Историк Владимир Герье. Миколог Николай Сорокин. Этнограф Николай Фирсов. Историк Николай Осокин. На курсах, где преподавали эти видные учёные, девушки осваивали множество чисто научных профессий и уходили потом в геологи, физики, химики, врачи, астрономы, этнографы.
А вот в Финляндии (которая в то время также входила в состав империи) поступили куда проще: вместо организации отдельных курсов для женщин им открыли доступ в Императорский Александровский (Гельсингфорсский) университет, в точности, как уже сделали к тому времени (благодаря напору российских студенток) в других университетах Европы. Впрочем, в то время университет ничем особым, по видимости, не блистал, так что очереди барышень в него не наблюдалось. Если в женских ВУЗах учились сотни, то здесь – пара десятков девиц. Или же барышни опасались студентов-мужчин.
Гельсингфорсский университет теперь называется Хельсинкский, и в нём охотно учатся сотни девушек.
Денежный вопрос
Проблема с высшими курсами была в том, что даже в лучших школах для девочек ситуация с изучением базовых предметов была плачевной. Многое сделал для того, чтобы её переломить, Константин Ушинский. Он возмущался тому, что девочек готовят или служить украшением дома, или ходячей домашней утварью, игнорируя их разум и личности. Сам он, правда, тоже верил в женское предназначение, только относился к нему романтичнее: мол, всякая наука и всякая педагогика должна начинаться с женщины-учительницы. Кто лучше женщины сможет обучать детей? Впрочем, для его времени и это было революционной концепцией: ведь считалось, что как раз женщина-то вообще детей обучать не может, только заботиться о них.
Пеклись о женском образовании, конечно, в первую очередь женщины — мужчины его организовали только потому, что нужный уровень владения науками, организации процесса был в то время только у них. Среди активисток высшего образования была Евгения Конради, писательница и переводчица, которая ставила вопрос открытия курсов для женщин где только возможно.
В наше время Евгения Конради и её подруги считались бы фем-активистками, а тогда их обвиняли в нигилизме, анархизме и социализме.
В мае 1868 года на имя ректора Санкт-Петербургского университета Карла Кесслера поступили заявления от 400 женщин с просьбой об устройстве «лекций или курсов для женщин». Около ста этих женщин были высшего круга, а главными активистками выступили, кроме Конради, известные в то время общественные деятельницы Надежда Стасова, Мария Трубникова и Анна Философова. В союзники они взяли себе химика Николая Бекетова.
Пока правительство решало, допускать ли женщин к наукам, студенты, аспиранты и школьные учителя читали лекции на домашних собраниях — не так систематично, как поляки, но с не меньшим энтузиазмом, о чём вспоминала позже знаменитая ученица Ушинского Водовозова. Так, по воскресеньям читал физику для девушек и женщин преподаватель гимназии, давний друг Менделеева Краевич. Занимался неофициально с девицами ещё до открытия курсов и сам Менделеев.
Об образовательной лихорадке второй половины девятнадцатого века много написала Елизавета Водовозова в своих мемуарах.
Надо сказать, под решительностью российских студенток, штурмовавших твердыни знаний, были экономическая и историческая основа. Исторически в Российской Империи у женщины вообще было больше прав, чем во многих католических странах — например, её приданое оставалось её собственностью и после замужества, и даже последняя крестьянка шла в суд, обнаружив, что муж пропил или испортил приданое. Это при том, что русская крестьянка покорно сносила жесточайшие побои и унижение! Приданое считалось чем-то неприкосновенным.
Экономически же, в связи с отменой крепостного права в 1861 году, многие девушки и женщины оказались в ситуации, когда их или выгнали до того содержавшие их дальние родственники, или для содержания семьи требовался вклад каждого взрослого члена. Девушки ехали в город за приличными их происхождению заработками (например, начали массово заменять приказчиков в модных ателье и крупных магазинах) и вливались в кружки молодёжи, где постоянно обсуждался вопрос женских прав, в том числе — образования.
Некоторые девицы ехали сразу за образованием, а семьи не препятствовали — мол, может, в городе хоть мужа найдёт, студента, с родительской шеи вон. Некоторые девушка, наоборот, сначала выходили фиктивно за студентов, чтобы вырваться из дома, который больше не сулил беззаботной жизни и поменять жизнь на более осмысленную. Тем и другим предстояло почти с нуля, имея за плечами только занятия французским и этикетом, догнать отучившихся в гимназиях мальчишек, чтобы войти в новые миры — мир астрономии, истории, математики, химии, медицины… И они сделали это.
Некисейные барышни: Почему от русских студенток в XIX веке тряслись Европа и Россия.
Текст: Лилит Мазикина.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.